Фрагмент повести

 Давно это было. Так давно, что и не упомнят старожилы тех мест, отчего густо поросший лесом холм на берегу Оки-реки назвали Мишкиной горой. Много догадок ходило в народе, да только правду я один и ведаю. А было все так…

В самый разгар лета, когда между сенокосом и жнивьем было затишье в работе, в городке Таруса три дня шумела-гуляла ярмарка. Из многих окрестных деревень, а то и самого Серпухова съезжались сюда купцы, привозили много разного  товару. И кипело торжище с раннего утра до позднего вечера.

Однажды Тарусским трактом шел добрый молодец. Звали его Михаилом, и был он сыном плотника Степана. Поспешал он на ярмарку поглазеть на люд приезжий, да свое ремесло показать. Знамо ведь дело – на ярмарке всегда можно работу получить выгодную. Потому и нес плотник в заплечной котомке свой нехитрый инструмент – топор острый да молоток крепкий, да стамесок с полдюжины. Всякую работу можно было ими сделать. Как не торопился успеть засветло, но близ села Волковское застала Мишку ночь.

Жаркое в тот год стояло лето, не захотел плотник в душную избу проситься, чтобы переночевать. Заприметил недалеко от дороги густой лес, и решил там остановиться. Острым топором нарубил веток еловых душистых и пушистых, сделал себе мягкую перину, а над нею небольшой навес, влез в этот шалаш, да и уснул, сморенный долгой дорогой.

А чуть свет разбудила Мишку кукушка, принялась ему долгий век пророчить. Считал-считал плотник свои года, да со счета сбился. Вынул из котомки хлеба краюшку, густо посолил крупной солью и позавтракал  славно. И захотелось ему испить водицы. Пошел Мишка по лесу, авось, родник найдет. А если нет, то и из реки напьется. Вон она, полноводная, течет неподалеку.

Шел молодец по лесу, ягодой сладкой лакомился и не заметил, как подошел к небольшому оврагу. Через овраг был переброшен прочный деревянный мосток. Подумал Мишка, что по дну оврага может ручеек течь, стал спускаться, чтобы ключевой водицы напиться. Да тут и замер в изумлении: под мостком на стальных цепях качался…

Нет, не ларец со смертью Кощея Бессмертного, и не хрустальный гроб с мертвой царевной. А самая настоящая избушка Бабы Яги. Только курьих ножек у нее не было. Зато перед дверью было небольшое крылечко, а на крыльце стояла старая растрескавшаяся ступа. На ступе сидела старуха и  дремала на солнышке. У нее на коленях свернулся калачиком черный кот. Голова Бабы Яги была повязана красным платком, кончики которого торчали, как у чертенка рожки. В одной руке она держала наготове метлу, с которой не расставалась даже во сне! Два белых зуба торчали у нее изо рта, вселяя ужас.

Не успел плотник и глазом моргнуть, как старуха громко чихнула и вдруг проснулась. Раскрыла Яга глаза, увидела гостя непрошеного, охнула и запричитала, толкая кота:

— Эх, ты, чёрная спинка, белая пелеринка! И за что я тебя, бездельника, кормлю-пою?! Лень твою терплю! Уж сколько раз тебе твердила — если я уснула, то ты должен во все глаза глядеть, как бы чего не проморгать!

Старуха засуетилась, ногами засучила, метлою Мишке погрозила. А затем опять сладко зевнула и спросила:

— Ну, добрый молодец, чего тебе надобно? Зачем ты сюда пришел? Сон мой нарушил! А в мои годы так трудно уснуть! То спину ломит, то ноги ноют! И некому-то мою спинку растереть, мою боль добрым словом заговорить! Помер давно мой кормилец, спутник верный и надежный…

— А разве у Бабы Яги бывают мужья? — удивленно спросил плотник.

— И-их! — захихикала старуха. — Темнота! Ты думаешь, я всю жизнь только с котом и живу в избе-то?! Эх, была и я когда-то девка, что надо!

Бабка платок на голове поправила, космы седые в него заправила, лапоточки на ноги поглубже натянула и слезла со ступы.

Кот, мяукнув, прыгнул с колен и принялся тереться о ноги Бабы Яги.

— Ладно, ладно! Отходчивая я! Иди в избу, там молочко налито в блюдечко!

Яга приоткрыла дверь в избушку, и кот юркнул внутрь.

Видя, что у Мишки испуг смешан с удивлением, старушка ласково заговорила:

— Да ты не робей! Раз мне ничего худого не сделал, пока я спала, то и тебе лиха не будет. Садись-ка на камешек, он, поди, теплёшенек, солнышко вон, как греет!

Уселся плотник на нагретый камень, из земли наполовину торчащий, а Яга пристроилась возле домика на приступочку, ноги худые свесила и принялась расспрашивать, куда он идет да за какой надобностью.

Рассказал ей Михаил о себе, да спохватился, что солнце все выше, а до Тарусы еще далече.

Только стал прощаться он с Ягой, баба давай причитать-поохивать:

— Кабы не Кощеюшка, не висеть бы мне тут под мостком. Поспособствовал. Цепи железные принес, к избушке прикрутил, да ее под мостком и повесил. Так вот и живу с той поры в подвешенном состоянии, овраг заветный сторожу.

А ведь какие страсти пережить пришлось! Буря у нас страшная была. Ветер деревья с корнем вырывал. Курьи ножки у моей избушки-то и подломились, чуть было я сама насмерть не разшиблась. А мастера-то моего, известное дело, давно нет, поправить ножки некому, теперь по лесу и не ходит изба-то. Да и ступа вон вся растрескалась, летать опасаюсь, как бы не развалилась. Ее бы обручем железным скрепить, да помер кузнец мой… Только метла у меня целехонька и осталась. Так я ее пуще глаза берегу, из рук ни днем, ни ночью не выпускаю. На лежебоку-мурлыку моего и надежды нет никакой – все на свете проспит. Одна польза от него — когда зимой сильно холодно станет, возьму его на колени, он меня и согреет.

Только рассказала Баба Яга плотнику о горе своем, как дверь приоткрылась, и кот вышел на крыльцо. Морда черная белой сметаной испачкана. Сел он подле бабкиных ног и принялся лапкой умываться да сметанку слизывать.

— А, поел, касатик?! Ну, иди сюда! – ласково сказала Яга.

С этими словами примостила она кота у себя на коленях и стала гладить по спинке, приговаривая:

— Я тебя растила, поила-кормила!

На печке прятала, сказки тебе рассказывала!

Черная спинка, белая пелеринка!

Котик-воркотик, мягкий животик!

Кот зажмурил глаза и принялся мурлыкать, лапками перебирает, Бабе Яге коленки больные разминает, хвостиком из стороны в сторону машет, мошкару от старушки отгоняет.

Умилилась бабка, видно, полегчало ей немного.

— Ты, мил человек, топор в руках держать приучен? – спросила Яга.

— Сызмальства дрова дома рубил, печку топил, — ответил Михаил. – А когда вырос, обучил меня отец многим ремеслам. И плотницкому делу, и столярному, и кузнечному. Да и печку сложить могу.

Говорит Мишка, а сам и смекает, не изжарить ли его старушка решила? В русских сказках за такими бабками нужен глаз да глаз! Того и гляди, норовят на лопату посадить да в жаркую печку засунуть!

— Поди в избу, — попросила Баба Яга, — там полено сосновое завалялось, ты его на чурки поколи, да печку разожги. А уж я тебя кашкой попотчую. Небось, в лесу изголодался?

Мишка и в самом деле голод почувствовал. Зашел он в избушку, а сквозь пыльное окошко свет едва пробивается. Снял он паутину густую с окошка, протер стекло немножко, вот света в избушке и прибавилось. Огляделся плотник в избушке, нашел бревно сосновое и топор ржавый, давно не точенный.

Покачал головой Мишка, вынул свой инструмент, нарубил дровишек, в печку горкой сложил, сосновой хвои подсунул, чиркнул спичкой – заплясал огонь по чурочкам, разгорелось пламя. Рядом камень лежал, Мишка об него наострил бабкин топор хорошенько, чтобы старушке было чем дрова заготавливать.

За работой и не заметил, как Баба Яга в избенку зашла. На ухвате у нее горшок глиняный полон воды.

— Ой, тепло-то как! – обрадовалась бабка. – Косточки свои отогрею! Ты какую кашу больше всего любишь?

Удивился Мишка, подумал о том, что негде Яге в лесу крупы взять, не из чего кашу варить.

— Я гречу люблю, особенно с молочком, — ответил он. – Да только где ты в лесу это все возьмешь?!

Да, видно, плохо плотник знал хозяйку.

Пошарила Баба Яга по полке, что на стенке висела, погремела горшочками, да и вытащила один. Заглянул Мищка внутрь – а там крупа ядреная, точно такая же, как мама варила.

Удивился он несказанно. Думает, вот диво, так диво! И как она про мое желание узнала?

Тем временем закипела вода в горшке. Насыпала туда Яга крупу, деревянной ложкой помешивать стала, чтобы каша не убежала.

— А ты крынку принеси, там свежее молоко. Мне одной много ли надо, — говорит Баба Яга. – Больше о котике своем беспокоюсь, чтобы сытеньким ходил, чтобы мышек не ловил. Нынче мыши нехорошие, травят их в селах-то. Не приведи Бог, съест мой касатик такую зверушку, будет животом маяться…

Потом и  спрашивает Мишку:

— Видать, голубчик, ты к работе приучен. Может, еще в одном деле пособишь?

— А что нужно сделать, бабушка? – спросил Мишка.

— И всего-то сапожок подбить. Из каблука гвоздик вывалился, а без него никак нельзя.

После этих слов подошла Яга к большому сундуку, что у стены стоял, крышку подняла, на свет божий вынула старые ношенные сапоги. Каблуки в них стерты, подковки, которыми были подбиты, на одном гвоздике держатся. Таким сапогам самое место в мусорной куче. Но не стал плотник обижать Ягу, взял сапог в руку, повертел со всех сторон и говорит:

— Тут делов – на минуту! Раз молотком ударить. А гвозди у тебя есть?

— Экий скорый! – возмутилась Яга. – Кабы у меня молоток да нужные гвозди были, я бы тебя и не просила о помощи. Вот тебе железо, ты гвоздики сначала выкуй, а потом и сапог подбей!

Сунула она Мишке кусочек металла, он глянул – и обомлел: это же чистое золото. Самородок с куриное яйцо размером.

— Бабушка, милая, да кто же золотом подбивает обувь? – спросил он удивленно. – Золото – металл мягкий, он больше на украшения идет. Ты бы лучше снесла его к ювелиру, он бы тебе с него и перстенек, и цепочку золотую, и сережки новенькие сделал. А хочешь – зубы себе золотые вставишь, раз эти все выпали! Такой красавицей станешь – ни в сказке сказать, ни пером описать!

Но не купилась старуха на слова лестные.

— Ничего-то ты не понимаешь! – ответила Яга. – Этот самородок не простой, а заговоренный. Из него абы что не сделаешь! Так ты сможешь выковать гвоздик?

— Гвоздик, так гвоздик, — отвечает ей Михаил. – Было бы приказано!

Взял самородок, вышел из избушки, нашел камень крепкий – вместо наковальни будет. Молотком и стамеской отрубил кусок от слитка, начал осторожно постукивать, гвоздик золотой выковывать. Он работает, а кот бабкин вокруг да около ходит, как будто надзирать приставлен.

И вдруг говорит кот человеческим голосом:

— Ты гвоздик-то сделай, да в сапог не торопись забивать. А припрячь его хорошенько. Натоместь из сосновой ветки деревянный колышек выстрогай, да в каблук и забей! Старуха и не заметит. А сам-то не плошай!

От неожиданности Мишка дар речи потерял. Не думал, что коты могут разговаривать. Но сделал так, как кот научил.

Подбил сапог, протянул его Бабе Яге, а сам и смотрит, что дальше будет?

Сбросила старушка лапти плетеные, натянула сапоги, пристукнула лихо каблуками, как молодка в пляске, и говорит:

— Вы несите меня, сапожки, по лесной дорожке, мимо моей сторожки, к лесу темному, к дубу великому.

И хотела Яга побежать, да только ноги что-то не несут.

— Ах, вы, негодники! Совсем повиноваться отучились. Ну, так я вам сейчас покажу!

Сняла они сапоги и хотела их в печку горячую сунуть.

— Постой, бабуся! – говорит ей Мишка. – Ты лучше мне их отдай. Человек я небогатый, авось и эта рухлядь сгодится.

— Забирай их с глаз моих долой! – отвечает Яга. – Совсем в сундуке испортились!

Надела она свои старые лапти и принялась из печки кашу вынимать. А Мишка, не мешкая, взял сапоги, в котомку положил, бечевкой крепко перевязал, чтобы не убежали.

К тому времени и каша поспела. Положила Баба Яга гречу в глиняную миску, полила молоком и плошку со свежим медом поставила.

— Садись, кашки поедим!

Поели они, поблагодарил Мишка Ягу за угощение, а котику молока из крынки налил.  Баба Яга снова в своем сундуке порылась, вынула оттуда дудочку.

— Потешь меня, мил человек! Давно я песен хороших не слышала, а ведь смолоду так любила петь! Бывало, выйдешь за околицу, да и затянешь песню задушевную…

Дунула Яга раз-другой, да только не играет дудка. Яга и дудочку хотела в печку бросить, да уговорил Мишка и дудку  отдать.

Зевнула бабка и стала из дому плотника выпроваживать:

— Ты ступай своей дорогой! А я теперь на теплую печь полезу, посплю немного. Иди ко мне, котик!

Кот прыгнул на печку, разлегся на теплой лежанке и глаза зажмурил. Стал он что-то мурлыкать, а Мишке-плотнику все человеческая речь слышится: «Гвоздик забей, орешек вытащи, гвоздик забей, орешек вытащи!»

Увидел он, что старуха уже стала дремать, поблагодарил ее за угощение, до самой земли поклонился да и был таков.

А когда отошел подальше от избушки, выковырял из каблука деревянную палочку, а на то место гвоздик золотой вставил. Только сделал так, а сапоги в руках так и запрыгали-заходили. Еле удержал их, так бы и сбежали от молодца. Надел Мишка сапоги, не успел оглядеться, а уж в Тарусе на самом торжище оказался.

Разулся плотник, связал сапоги покрепче, перебросил через плечо и стал между ятками и торговыми палатками похаживать, разный товар разглядывать. Купил отцу кушак красный, а матушке платок цветастый. Себе выбрал рубаху новую, красными петухами расшитую. А еще веночек, лентами шелковыми украшенный, для невесты Настеньки, которая в их селе жила.  И как вышел на окраину Тарусы, надел снова сапожки на ноги, они и понесли Мишку домой.

А что было дальше — Вы можете прочитать в полной версии книги…