Остросюжетная повесть

30 июня 1922 года генеральный консул Дальневосточной республики в Харбине получил от японского генерального консула ноту: «На основании полученных инструкций от министра иностранных дел имею честь просить Вас срочно передать министру иностранных дел Дальневосточной республики о нижеследующем:

Императорское японское правительство заявляет, что оно готово возобновить переговоры с правительством ДВР. Императорское японское правительство решило произвести полную эвакуацию японских войск из Приморской области, и не позднее 1 ноября сего года. О чем уже опубликована декларация внутри и вне страны».

Дальневосточная авантюра заканчивалась полным крахом. Красная армия стремительно приближалась к Владивостоку, тесня разрозненные отряды белогвардейцев и казаков, поддерживаемых иностранными войсками. Оккупантам приходилось торопиться, чтобы вывезти все самое ценное и замести следы своих злодеяний. И в первую очередь это понимали шесть человек из специального отдела, возглавляемого начальником разведки императорской армии полковником Насоно. Но у них не возникало сожалений по поводу неудавшейся интервенции в Приморье. Свою миссию, в отличие от войск, они выполнили блестяще. И пока моряки императорского флота разводили пары на своих крейсерах и броненосцах и швартовались в бухтах острова Русский, шесть офицеров-разведчиков методично завершали свое дело. Если бы у кого-то достало смелости проследить, чем они были заняты в эти дни, он бы подивился тщательности воплощения задуманного…

На рассвете с крейсера «Осума» была спущена на воду шлюпка. Матросы скользнули в нее по двум канатам и быстро расселись по оба борта. И тогда на верхней палубе появился стройный лейтенант, в наброшенном на плечи плаще. За ним следовали трое матросов. Один сбросил в шлюпку тонкий шторм-трап, и офицер ящерицей сполз по нему вниз, где его бережно поддержали гребцы. После этого двое других на линях осторожно спустили большую клетку, покрытую темной материей и тюк, видимо, с одеждой.

Обе поклажи офицер разместил в носу шлюпки у своих ног, и едва заметно кивнул боцману. Тот отрывисто крикнул гребцам и на воду легли длинные весла. Моряки дружно выдохнули и потянули вальки к себе. Шлюпка бесшумно заскользила по глади бухты Золотой Рог. На кораблях отбивали склянки, и вахтенные матросы равнодушно провожали взглядом утлый ялик: сколько их сновало туда-сюда в последние недели…

Команды крейсеров и береговые части знали, что скоро им всем предстоит навсегда покинуть пирсы Владивостока. А потому из города точно метлой выметали все самое ценное. Вояки тащили все, что представляло хоть какую-то ценность: домашнюю утварь, одежду, офицеры не гнушались заходить с обысками в дома побогаче, и тогда из дверей выносили добро тяжелыми мешками. Извечное и привычное дело оккупантов…

Над водою еще клубился туман, и укутанный плащом офицер в душе был доволен, что в белесой пелене шлюпка становится неразличимой. Меньше всего ему хотелось сейчас привлекать чье-то внимание. И так, по возможности, лейтенант Имаеда, как значилось в его документах, старался ходить по Владивостоку в цивильном платье, даже слегка припадал на одну ногу, чтобы совсем не быть похожим на военного. В городе за время оккупации союзников было полным-полным иностранных коммерсантов, они наладили бойкую торговлю, и на очередного «китаёзу» мало кто поглядывал. Лишь вечерами, поднявшись в сумерках на борт «Осумы» он становился самим собой – одним из самых блестящих офицеров полковника Насоно.

Имаеда сидел на крохотной банкетке в носу шлюпки, уронив голову на грудь и закрыв глаза. Ему быстро наскучило смотреть на ритмично сгибающиеся и разгибающиеся спины моряков, а размеренный плеск весел вызвал непонятную сонливость. В молочном тумане он совершенно не боялся, что кто-то увидит его в таком виде, и можно было потерять лицо. Упругое скольжение настроило на раздумчивый лад, сродни безмятежной дреме, и лейтенант предался мечтаниям. Вначале мысли его блуждали внутри крепостных стен Владивостока, города, который он за эти месяцы блестяще изучил. Потом внутреннее зрение выплеснулось далеко за пределы Приморья, на родину, где он оставил родимый дом…

Солнце, подтачивавшее утренний туман, внезапно вынырнуло из облачков, и тут же показался берег. Имаеда привстал в шлюпке, вынул из тюка небольшой, но сильный бинокль и принялся обшаривать прибрежные сопки. Моряки застыли, чтобы ненароком не качнуть борт.

— Туда, — коротко приказал лейтенант, снова устраиваясь на жестком сидении. И это было первое слово, которое он произнес за сегодняшнее утро.

Шлюпка нацелилась носом на каменистый мысок, вонзившийся в море. Почти у самого уреза воды торчал утес. А чуть поодаль поднималась большая шишковатая сопка, лишь до половины заросшая деревьями и кустарником.

Пристать к берегу для тренированных гребцов было делом минуты. Первым выпрыгнул из шлюпки лейтенант, и пока он ходил, разминая затекшие ноги, команда, наполовину вытянув из воды ял, быстро выгрузила поклажу и застыла вдоль бортов, ожидая приказаний.

Имаеда по-прежнему молча прохаживался, похрустывая мелким гравием, и все поглядывал на склоны, точно искал что-то лишь ему одному известное. Распущенные по команде «вольно» моряки осторожно приседали, растирая ноги, распрямляя плечи – дорога была тяжелая, а им предстоял еще обратный путь. Боцман раздал каждому по лепешке, они в молчании, опасливо косясь на лейтенанта, проглотили еду и томились, не в силах вынести его безмолвное хождение взад-вперед.

Наконец Имаеда остановился и взглянул на боцмана. Тот кинулся к офицеру.

— Прикажите спустить шлюпку, пусть все сядут.

Это распоряжение не нужно было повторять дважды. Моряки мгновенно стянули легкий ял на воду, быстро расселись и привычно подняли весла вверх, изготовившись к плаванию.

— Ровно через двое суток я буду ждать вас на этом же месте, — негромко сказал лейтенант боцману. – Командир корабля получит необходимые указания от полковника Насоно.

Боцман шумно втянул воздух через ноздри, давая понять, что приказ ему предельно ясен.

Лейтенант кивнул и так же тихо продолжил:

— Вы должны набрать побольше еды и ждать меня до тех пор, пока я не появлюсь. Сверх этого срока еще три дня. Потом вы можете вернуться на корабль.

Боцман снова втянул воздух.

Имаеда двинулся к морю, старшина команды гребцов быстро засеменил перед ним и проворно влез в шлюпку.

Офицер еще раз посмотрел на шлюпку, кивнул боцману, и весла тут же с плеском упали на воду. Тогда лейтенант повернулся и уже не оборачивался до тех пор, пока шлюпка не скрылась за острым мысом.

Лишь после этого Имаеда сбросил с себя плащ, переоделся в мягкий шерстяной костюм, обулся в кожаные ботинки на толстой резиновой подошве и спрятал одежду в пустой мешок. Подхватив обе поклажи, он быстро направился к подножию скалы. Легко найдя небольшое, скрытое густым кустом отверстие, он залез в него, пошарил в темноте руками и вытащил два фонаря – электрический и ацетиленовый. Деловито проверил, сильны ли батареи, заправил газовый свежей водой и с трудом втащил через узкий лаз свою поклажу…

Шлюпка прибыла на рассвете третьего дня, как и распорядился Имаеда. Сидели в ней те же матросы и унтер-офицер. Вытащив лодку, моряки расселись на прибрежных камнях и стали завтракать припасенными консервами. Боцман направился было к скале, но отчего-то нерешительно остановился и повернул обратно: команды самому искать лейтенанта ему никто не давал.

День был тихим и теплым, каким нередко бывает пора позднего приморского бабьего лета. Синее небо соревновалось с густой лазурью моря, воды изобиловали жирной сельдью, сбившейся в большие косяки, и тогда ровная гладь вскипала рябыми проплешинами. И туда мигом устремлялись прожорливые чайки и горластые бакланы и хватали без разбору одуревшую рыбу.

Шлюпочная команда с завистью смотрела на этот лов, но сеток никто с собою не брал, и моряки лишь жадными глазами провожали удачливых крылатых рыбаков. Присоединившись к едокам, унтер и сам перекусил и разрешил пока ловить креветок. У берега росло много водорослей, в которых кишмя кишели эти необыкновенно вкусные рачки. Матросов не пришлось долго упрашивать. Разобрав весла, они забредали по пояс в воду и быстрыми движениями наматывали на широкие лопасти зеленовато-бурые пряди. Вытащив на берег остро пахнущие комья, японцы сноровисто, точно обезьяны, разрывали водоросли и вынимали из них пойманных рачков и мелкую рыбешку. Их ели сырыми, лишь окуная, для вкуса, в соленую морскую воду. Эта еда была куда привычнее непонятно как приготовленных консервов. Моряки до отвала набивали животы, готовясь ждать и день, и два, и три…

Лейтенант вышел к полудню. Он щурился от яркого света, его лицо и без того худощавое, заострилось сильнее, а губы потрескались от жажды. Но офицер улыбался счастливой улыбкой, и, глядя на его измученное, но довольное лицо, гребцы тоже заулыбались.

Боцман ловко вскрыл широким морским ножом банку с консервами и почтительно наклонившись протянул ее офицеру. Тот вежливо поблагодарил и отказался. Он взял маленький кусочек рисовой лепешки, положил на язык, словно пробуя на вкус, и долго перекатывал во рту, рассасывая пресную массу. А потом привалился спиной к огромному валуну и блаженно закрыл глаза. На берегу воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь дыханием моря да далекими вскриками чаек. Прошло несколько минут, прежде, чем лейтенант снова открыл глаза.

— В шлюпку, мы возвращаемся, — тихо сказал он, но даже шепота было достаточно, чтобы в одну минуту бивак был свернут, и все следы пребывания людей исчезли. Даже выволоченные кучи водорослей стащили обратно в море.

Офицер посмотрел на их работу и одобрительно кивнул. И как только шлюпка закачалась на воде, снова вернулся к подножию сопки. Откуда-то из кустов он достал все ту же клетку, по-прежнему закрытую темной тканью и осторожно пошел назад, бережно держа ношу, точно хрупкое стекло. Команда гребцов сгорала от любопытства, глядя на приближающегося лейтенанта. Вот он поставил клетку на камни и сбросил мешковину. Моряки с ужасом увидели внутри деревянного сооружения тугой комок серого цвета. Это были окинавские гадюки – змеи, чей укус смертелен даже для огромного буйвола. А человек умирает через минуту-другую, жестоко страдая от удушья…

Имаеда уставился на клетку и впился взглядом в нервно метавшуюся живую массу. Гады кидались на тонкие прутья, шипели и просовывали черные жала, острые белые зубы блестели капельками выступившего яда. Имаеда хладнокровно вытащил из кармана маленькую стеклянную пробирку и начал собирать стекавший яд. Тщательно закрыл ее резиновой пробкой и снова наклонился к клетке. Что-то быстро сделал и пошел к шлюпке, разматывая тонкий прочный линь. Усевшись в носу, он резко дернул веревку, деревянная конструкция развалилась точно карточный домик, и матросы увидели, как змеи быстро стали расползаться в разные стороны, обозленно шипя.

Гребцов теперь не надо было даже подгонять, они только молились и украдкой поглядывали, быстро ли отдаляется берег. Видеть лейтенанта, сидевшего в носу, они не могли, да, честно говоря, и не хотели. Жуткая картинка еще стояла у них перед глазами, а вид офицера, склонившегося перед змеями, был исполнен какого-то мистического ужаса…

… На «Осуме» их ждали с нетерпением. На верхнюю палубу вышел сам командир крейсера и полковник Насоно. Имаеда, отдохнувший за время плавания, быстро вылез по шторм-трапу и предстал перед старшими офицерами.

— Господин полковник, — доложил лейтенант и с поклоном протянул Насоно небольшой футляр, похожий на чехол для подзорной трубы. – Схемы соответствуют.

— Поздравляю вас, лейтенант, — сдержанно поблагодарил его полковник, и вдруг улыбнулся и шумно сквозь зубы втянул воздух. – А теперь примите еще одно поздравление. Вчера ночью была получена телеграмма из Кагасимы…

У лейтенанта Рюити Имаеды, как значилось в документах, полученных этим худощавым молодым человеком на время военной кампании, бешено заколотилось сердце.

— У вас родился сын.

Лейтенант вытянулся и замер, не смея верить в такое счастье. Как он ждал этого известия! Последние дни он мысленно улетал в родной город, туда, где в небольшом домике у самого порта жили его родители и жена. И вот теперь она не одна…

— Счастлив служить его императорскому величеству! – отрапортовал Имаеда и попросил разрешения отдохнуть. В каюте, оставшись один, он вынул из своего походного чемоданчика небольшую фотографию, на которой они были запечатлены с женою перед самым отплытием эскадры во Владивосток. Пышное кимоно скрывало еще не располневшую фигурку маленькой миловидной женщины, но Фа Касуги, как на самом деле звали лейтенанта, доподлинно знал, что новая жизнь уже теплилась у нее под сердцем.

И вот оно, свершилось. И когда?! В ту самую минуту, когда он выполнил самое сложное задание. В сейф полковника Насоно был положен тугой свиток, ради которого лейтенант Касуги и пятеро его товарищей по специальному разведывательному отряду денно и нощно обшаривали все военные и городские архивы крепости Владивосток. Это были подробные схемы подземных казематов, тот безотказный ключ, которым легко отпирались самые мощные укрепления Дальнего Востока – Порт-Артур и Владивосток. Но самой большой находкой считалась схема подземных коммуникаций, построенная на острове Русский. Это было оборонительное сооружение, которое запирало подходы к городу с моря. И даже после взятия крепости со стороны материка островной гарнизон мог годами держать оборону. Владивосток — владей Востоком, как точно звучали теперь эти слова…

Гаснул безмерно счастливый день. Фа Касуги лежал в тесной койке, и мысли его витали далеко от столицы русского Приморья. «Сын, дорогая моя кровинушка, — шептал лейтенант, глядя в парусиновый низ верхней койки. – Ты вырастешь, я воспитаю тебя в духе самых храбрых и достойных самураев, я обучу тебя приемам воинов ночи — нинздюцу, и я сделаю из тебя разведчика, равных которому не будет на всей земле».

Он был очень везучим, красавчик Фа. И сын его будет столь же удачлив.

На следующий день крейсер «Осам» первым покинул рейд Владивостока. Он шел бухтой Золотой Рог в пролив Босфор Восточный, оставив по правому борту холмистый остров Русский. Команда, занятая при проходе узости, хлопотала на своих местах, лишь лейтенант Имаеда стоял у тонких лееров и неотрывно глядел на проплывающие мимо скалы. Он будто оставил здесь частичку самого себя, и внимательно осматривал обнаженные вершины, крутые склоны и глубокие распадки, будто альпинист, намечающий самый лучший маршрут. Поздно вставшее солнце подсвечивало склоны багровым светом, отчего еще глубже темнели тени. Имаеда смотрел и думал, что ждет его по возвращению домой. Полковник Насоно пообещал выхлопотать ему краткосрочный отпуск. Он поедет в Кагасиму и возьмет на руки свое маленькое продолжение…